Юлиан ii. Юлиан Отступник и критика христианства

Биография

Путь к власти

В 344 г. Юлиану и его брату Галлу было указано жить в замке Macellum близ Кесарии Каппадокийской . Хотя условия жизни соответствовали высокому положению молодых людей, Юлиан жаловался на недостаток общества, на постоянные стеснения свободы и на тайный надзор. Вероятно, к этому периоду нужно относить зачатки вражды Юлиана к христианской вере. В этом положении братья оставались около 6 лет. Между тем, бездетного Констанция весьма заботила мысль о преемнике, так как из прямого потомства Констанция Хлора в живых после преследований оставались лишь два двоюродных брата Констанция, Галл и Юлиан. Император в 350 г. решился призвать к власти Галла . Вызвав его из замка Macellum, Констанций дал ему титул цезаря и назначил наместником в Антиохию . Но Галл не сумел справиться с новым положением и наделал много ошибок, возбудив против себя подозрения в неверности императору. Галл был вызван Констанцием для оправдания и по дороге убит в 354 г. Снова выступил вопрос о преемстве власти. По настояниям императрицы Евсевии, которая действовала в этом отношении вопреки планам придворной партии, Констанций решился возвратить Юлиану то положение, на какое он имел права по рождению.

Наиболее чувствительный удар нанесла христианству школьная реформа Юлиана. Первый указ касается назначения профессоров в главные города империи. Кандидаты должны быть избираемы городами, но для утверждения представляемы на усмотрение императора, поэтому последний мог не утвердить всякого неугодного ему профессора. В прежнее время назначение профессоров находилось в ведении города. Гораздо важнее был второй указ, сохранившийся в письмах Юлиана. «Все, - говорит указ, - кто собирается чему-либо учить, должны быть доброго поведения и не иметь в душе направления, несогласного с государственным». Под государственным направлением надо, конечно, разуметь традиционное направление самого императора. Указ считает нелепым, чтобы лица, объясняющие Гомера , Гесиода , Демосфена , Геродота и других античных писателей, сами отвергали чтимых этими писателями богов. Таким образом, Юлиан запретил христианам обучать риторике и грамматике, если они не перейдут к почитанию богов. Косвенно же христианам было запрещено и учиться, раз они не могли (по религиозным соображениям) посещать языческие школы.

Летом 362 года Юлиан предпринял путешествие в восточные провинции и прибыл в Антиохию , где население было христианским. Антиохийское пребывание Юлиана важно в том отношении, что оно заставило его убедиться в трудности, даже невыполнимости предпринятого им восстановления язычества. Столица Сирии осталась совершенно холодна к симпатиям гостившего в ней императора. Юлиан рассказал историю своего визита в своём сатирическом сочинении «Мисопогон, или Ненавистник бороды ». Конфликт обострился после пожара храма в Дафне , в чём заподозрены были христиане. Рассерженный Юлиан приказал в наказание закрыть главную антиохийскую церковь, которая к тому же была разграблена и подверглась осквернению. Подобные же факты произошли в других городах. Христиане, в свою очередь, разбивали изображения богов. Некоторые представители церкви потерпели мученическую кончину.

Поход в Персию и смерть Юлиана

Главной внешнеполитической задачей Юлиан считал борьбу с сасанидским Ираном, где в это время правил шаханшах Шапур II Великий (Длиннорукий, или Длинные Плечи) ( -). Поход в Персию (весна - лето ) поначалу складывался весьма успешно: римские легионы дошли до столицы Персии, Ктесифона , - но закончился катастрофой и гибелью Юлиана.

Ктесифон был найден неприступным даже для 83-тысячного войска, хотя ранее римские войска уже трижды овладевали этим городом. Положение усугублялось тем, что римские подкрепления и армянские союзники, которым надлежало нанести удар по Ктесифону с севера, не явились. Один перс, человек старый, уважаемый и очень рассудительный, обещал Юлиану предать Персидское царство и вызвался быть проводником внутрь Персии. Юлиан сжёг свой флот, стоявший на Тигре , и излишек продовольствия; но изменник завёл римлян в Карманитскую пустыню, где не было вовсе воды и никакой пищи. После бегства проводников, Юлиан был вынужден начать отступление, теснимый неприятельскими войсками. 26 июня 363 года в битве при Маранге Юлиан получил три ранения: в руку, грудь и печень. Последняя рана была смертельной. По некоторым сообщениям, раны были нанесены солдатом его собственной армии, чем-то обиженным им. Согласно другим слухам, смерть Юлиана была на самом деле самоубийством: поняв, что положение его армии безнадёжно, он искал смерти в бою и кинулся на вражеское копьё. Из всех его современников лишь его друг, знаменитый оратор Либаний , сообщает, что его убил христианин, однако и он признаёт, что это лишь предположение. Языческий историк Аммиан Марцеллин (XXV. 3. 2 - 23) пишет о смерти Юлиана как о трагическом несчастном случае, вызванном неосторожностью:

«…Вдруг император, который в этот момент вышел немного вперед для осмотра местности и был без оружия, получил известие, что на наш арьергард неожиданно сделано нападение с тыла.

3. Взволнованный этим неприятным известием, он забыл о панцире, схватил в тревоге лишь щит и поспешил на помощь арьергарду, но его отвлекло назад другое грозное известие о том, что передовой отряд, который он только что оставил, находится в такой же опасности.

4. Пока он, забыв о личной опасности, спешил восстановить здесь порядок, персидский отряд катафрактов совершил нападение на находившиеся в центре наши центурии. Заставив податься левое крыло, неприятель стремительно стал нас окружать и повел бой копьями и всякими метательными снарядами, а наши едва выдерживали запах слонов и издаваемый ими страшный рев.

5. Император поспешил сюда и бросился в первые ряды сражавшихся, а наши легковооруженные устремились вперед и стали рубить поворачивавших персов и их зверей в спины и сухожилия.

6. Забывая о себе, Юлиан, подняв руки с криком, старался показать своим, что враг в страхе отступил, возбуждал ожесточение преследовавших и с безумной отвагой сам бросался в бой. Кандидаты, которых разогнала паника, кричали ему с разных сторон, чтобы он держался подальше от толпы бегущих, как от обвала готового рухнуть здания, и, неизвестно откуда, внезапно ударило его кавалерийское копье, рассекло кожу на руке, пробило ребра и застряло в нижней части печени.

7. Пытаясь вырвать его правой рукой, он почувствовал, что разрезал себе острым с обеих сторон лезвием жилы пальцев, и упал с лошади. Быстро бежали к нему видевшие это люди и отнесли его в лагерь, где ему была оказана медицинская помощь.

23.Все умолкли, лишь сам он глубокомысленно рассуждал с философами Максимом и Приском о высоких свойствах духа человеческого. Но вдруг шире раскрылась рана на его пробитом боку, от усилившегося кровотечения он впал в забытье, а в самую полночь потребовал холодной воды и, утолив жажду, легко расстался с жизнью…».

Один из телохранителей Юлиана уверял, что император был убит завистливым злым духом. Так же противоречивы сведения относительно последних слов Юлиана. Современный ему источник сообщает, что император, собрав свою кровь в пригоршню, бросил её в солнце со словами к своему богу: «Будь удовлетворён!». Около г. Феодорит Кирский записал, что перед смертью Юлиан воскликнул: «Ты победил, Галилеянин!». Однако очевидец и участник событий Аммиан Марцеллин (см. выше) ничего подобного не сообщает. Скорее всего, знаменитая последняя фраза Юлиана вложена в его уста церковными историками.

«Кто же был его убийцей? - стремится услышать иной. Имени его я не знаю, но что убил не враг, явствует из того, что ни один из врагов не получил отличия за нанесение ему раны. …И великая благодарность врагам, что не присвоили себе славы подвига, которого не совершили, но предоставили нам у себя самих искать убийцу. Те, кому жизнь его была невыгодной, - а такими были люди, живущие не по законам, - и прежде давно уже злоумышляли против него, а в ту пору, когда представилась возможность, сделали своё дело, так как их толкали к тому и прочая их неправда, коей не было дано воли в его царствование, и в особенности почитание богов, противоположное коему верование было предметом их домогательства ».

Либаний . Надгробная речь Юлиану.

Юлиан по смерти был похоронен в языческом капище в Тарсе , Киликия ; впоследствии же тело его было перенесено на его родину в Константинополь и положено в церкви Святых Апостолов рядом с телом его супруги, в пурпурном саркофаге, но без отпевания как тело отступника.

Литературное и философское наследие

Юлиан оставил после себя ряд сочинений, которые позволяют ближе познакомиться с этой интересной личностью. Центром религиозного мировоззрения Юлиана является культ Солнца , создавшийся под непосредственным влиянием культа персидского светлого бога Митры и идей выродившегося к тому времени платонизма . Уже с самых юных лет Юлиан любил природу, особенно же небо. В своём рассуждении «О Царе-Солнце», главном источнике религии Юлиана, он писал, что с юных лет был охвачен страстной любовью к лучам божественного светила; он не только днём желал устремлять на него свои взоры, но и в ясные ночи он оставлял все, чтобы идти восхищаться небесными красотами; погруженный в это созерцание, он не слышал тех, кто с ним говорил, и даже терял сознание. Довольно темно изложенная Юлианом его религиозная теория сводится к существованию трёх миров в виде трех солнц. Первое солнце есть высшее Солнце, идея всего существующего, духовное, мыслимое целое; это - мир абсолютной истины, царство первичных принципов и первопричин. Видимый нами мир и видимое солнце, мир чувственный, является лишь отражением первого мира, но отражением не непосредственным. Между этими двумя мирами, мыслимым и чувственным, лежит мир мыслящий со своим солнцем. Получается, таким образом, троица (триада) солнц, мыслимого, или духовного, мыслящего и чувственного, или материального. Мыслящий мир является отражением мыслимого, или духовного мира, но сам, в свою очередь, служит образцом для мира чувственного, который является, таким образцом, отражением отражения, воспроизведением во второй ступени абсолютного образца. Высшее Солнце слишком недоступно для человека; солнце чувственного мира слишком материально для обоготворения. Поэтому Юлиан сосредоточивает все своё внимание на центральном мыслящем Солнце, его называет «Царем-Солнцем» и ему поклоняется.

Самое значительное сочинение Юлиана - «Против христиан» - было уничтожено и известно только по полемике христианских писателей против него.

Утрачены стихотворные речи, панегирики, эпиграммы, труд о военных механизмах, трактат о происхождении зла и сочинение о войне с германцами (описание собственных действий в Галлии до 357 г.). Юлиан был аттицистом , в его речах мы встречаем множество классических реминисценций (от Гомера и Гесиода до Платона и Демосфена), а также софистических (от Диона Прусского до Фемистия и Либания). Однако он пишет туманным, трудным для понимания, порой хаотичным языком. Сочинения Юлиана представляют больше ценности в качестве документа эпохи, чем как литературные произведения.

Образ Юлиана в художественной литературе

Юлиан Отступник - главный герой «мировой драмы» Генрика Ибсена «Кесарь и Галилеянин », первой части трилогии Дмитрия Мережковского «Христос и Антихрист », романа Гора Видала «Император Юлиан».

Времени правления Юлиана посвящены два романа Валерия Брюсова : «Алтарь победы » и «Юпитер поверженный» (неокончен).

Юлиан Отступник появляется в рассказе Генри Филдинга «Путешествие в загробный мир и прочее».

Библиография

Сочинения Юлиана

На языке оригинала :

• Juliani imperatoris quae supersunt. Rec. F. C. Hertlein. T.1-2. Lipsiae, 1875-1876.

На английском языке :

• Wright, W.C. , The Works of the Emperor Julian, Loeb Classical Library , Harvard University Press, 1913/1980, 3 Volumes, в Internet Archive
  • Volume 1 , № 13. Речи 1-5.
  • Volume 2 , № 29. Речи 6-8. Письма Фемистию, сенату и афинскому народу, жрецу. Цезари. Мисопогон.
  • Volume 3 , № 157. Письма. Эпиграммы. Против галилеян. Фрагменты.

На французском языке .

Ссорились между собою, но в общем держались по отношению к язычеству политики своего отца. В 353 г. арианину Констанцию удалось восстановить единодержавие, но для управления Галлией , куда постоянно прорывались германцы, он назначил себе помощника в лице своего двоюродного брата, цезаря Юлиана , который незадолго до смерти Констанция сам был провозглашен своими войсками императором. Свое управление Галлией Юлиан ознаменовал блестящими победами над германскими племенами (франками и аллеманами), но сделавшись императором (361–363), он все свои усилия направил на восстановление язычества. Воспитанный против собственного желания в новой вере, он поспешил ее оставить, получив за это отпадение название Отступника (Апостата). С ранней юности Юлиан с увлечением занимался греческой философией и литературой и вынес из этих занятий глубокую преданность эллинизму. У него были хорошие языческие учителя (между ними афинский ритор Либаний ), которые воспитали его в духе неоплатонической школы, испытавшей на себе влияние некоторых христианских идей и поставившей своею задачею реформировать язычество.

Проникнутый идеями новой религиозной философии язычества, Юлиан относился к христианству враждебно, видя в нем нечто опасное для всей эллинской культуры и для римского государства. Не предпринимая прямого гонения на христиан, которое шло бы вразрез с его идеалистическим настроением, Юлиан старался, однако, возвратить язычеству его прежнее положение, восстановлял закрытые храмы, приносил официальные жертвы, назначать на государственные должности язычников, лишал христиан права преподавания, поощрял ариан против православных и разные полемические сочинения против новой веры. Но усилия императора не могли увенчаться успехом, потому что язычество утратило всякую жизненность. Правда, романтически настроенный император хотел вдохнуть в него новый дух, но, в сущности, все старания как его самого, так и его единомышленников приводили к одному – к заимствованию в самом же христианстве принципов для обновления язычества. Неоплатонизм , который с самого начала был проникнут духом синкретизма, уже выработал свою языческую богословскую систему, которую язычники хотели противопоставить христианству, и Юлиан хлопотал теперь о том, чтобы жрецы превратились в наставников нравственности: он даже хотел дать им общую организацию, подобную христианскому клиру. Среди своих попыток пересоздать язычество Юлиан вынужден был предпринять поход против персов , во время которого был убит. Его последние слова, говорят, были: «Ты победил, Галилеянин!».

Император Флавий Клавдий Юлиан, известный в истории под именем Юлиан-Отступник, был младшим сыном Юлия Констанция, родного брата императора Константина Великого, положившего начало превращению христианства в государственную религию Римской империи. После смерти Константина в 337 г. Юлий Констанций мог претендовать на власть, и потому был убит сторонниками сыновей Константина. Имелось в виду, что они будут равными соправителями, но после ряда междоусобиц на римском троне воцарился один из них - Констанций. Этот император окончательно утвердил христианство в качестве официальной идеологии и запретил отправления языческих культов. В его правление двое малолетних сыновей Юлия Констанция - Галл и Юлиан - избежали гибели, но долгое время жили в одном из малоазийских замков на положении почетных пленников. Предполагается, что кузен-император готовил принцев к пострижению в монастырь и стремился дать им соответствующее образование. Этим объясняется глубокое познание библейских текстов, коим блистал впоследствии гонитель христианства император Юлиан.

Судьба, однако, распорядилась иначе. Констанций остался бездетным и не имел других наследников, кроме Галла и Юлиана. Между тем, управляя огромной империей, атакуемой со всех сторон врагами, он отчаянно нуждался не только в преемнике, но и в помощниках. Проблема стояла тем более остро, что на всякого сколько-нибудь успешного государственного деятеля или полководца император смотрел, как на потенциального соперника, и тот долго не задерживался на высоком посту. Около 350 г. Констанций решается на нелегкий для себя шаг. Несмотря на болезненную подозрительность и постоянный страх за свою власть император вызывает к себе Галла и дарует ему титул цезаря (младшего соправителя). Приняв титул, Галл отправился в Антиохию и взял под свое управление Сирию.

Приблизительно в это же время и девятнадцатилетний Юлиан получает разрешение покинуть замок, который был для него не столько домом, сколько тюрьмой. Он осуществляет свою давнюю мечту - посещает Грецию. В воспитании принца, и, как предполагалось вначале, будущего монаха был допущен недосмотр. Среди его учителей оказался один страстный любитель древней античной литературы, прививший эту любовь своему ученику. Едва получив свободу, Юлиан устремился на родину Гомера и Платона. Там он всецело посвятил себя изучению не только древних, но и современных ему философов и риторов. Восхищение классической античной культурой в конце концов вылилось в неприятие христианства, как религии пришлой и чужеродной, не отвечающей, по мнению Юлиана, духу античности. Кроме того, у молодого человека были личные причины относиться с неприязнью к последователям «галилейской секты». Много позже, в год своего восшествия на императорский престол, он напишет небольшое произведение под названием «Цезари, или пир богов». Там он сводит всех правителей Рима за столом в гостях у олимпийских богов, затем каждому из императоров предлагается выбрать бога, который ему более всего по душе. Сатира завершается эпизодом, посвященным непосредственным предшественникам Юлиана на троне - Константину и Констанцию:

«А Константин, не находя среди богов прообраз своего поведения, увидав поблизости богиню изнеженности, подбежал к ней. Та приняла его нежно, обхватила руками, затем, одев его в пестрый пеплос и нарядив его, подвела к Роскоши; здесь он застал и сына своего, который всем возглашал: «Кто развратитель, кто убийца, кто грешен и мерзок, смело сюда! Я омою его этой водой, и он станет чистым, и, если он опять окажется повинным в тех же преступлениях, я вновь сделаю его чистым, если он ударит себя в грудь и поколотит по голове». Константин был очень доволен, что встретил ее (богиню изнеженности), и увел с собой сыновей с собрания богов. Но его, так же как и детей, преследовали жестокие демоны нечестивости, мстя за кровь близких». Этот резкий выпад в сторону христианской идеи всепрощения многое объясняет в отношениях Юлиана с религией, которая для него была персонифицирована в императоре Констанции - убийце его семьи, и живущих доносительством придворных. Вскоре его ненависть к императорскому окружению получила дополнительное основание.

Благоприятная на первый взгляд перемена в судьбе старшего из племянников Константина Великого на деле оказалась для него роковой. Галл плохо справлялся с обязанностями правителя Сирии, часто проявлял жестокость и вызвал множество нареканий. Это было бы еще полбеды. Хуже было то, что он вызвал подозрения Констанция в заговоре с целью захвата власти. Эти подозрения намеренно разжигались придворной кликой, привыкшей делать свою карьеру на разоблачении мнимых заговорщиков и создавшей целую индустрию ложных доказательств. В 354 г. брат Юлиана был спешно вызван ко двору с тем, чтобы оправдаться перед императором от возведенного на него обвинения в государственной измене. Как часто бывало в таких случаях, обвиняемый так и не успел предстать перед судом. Цезарь Галл был убит по приказу Констанция по дороге в столицу.

Еще один заговор был «раскрыт» в Галлии. Эта римская провинция постоянно подвергалась нападению германцев. Многие укрепления на Рейне были разрушены или захвачены враждебными империи племенами. В это время главнокомандующим был назначен некто Сильван. Ему удалось одержать ряд побед, и он начал пользоваться популярностью среди солдат, следовательно - стал опасен. Против него тотчас состряпали обвинение в измене и попытке захватить престол. Из Константинополя были отправлены императорские посланцы, чтобы арестовать заговорщика. Когда слухи об этом достигли берегов Рейна, где в то время находился Сильван, он решил пойти навстречу событиям и действительно объявить себя августом. Другого выхода у него не было, доказать, что захват власти изначально не входил в его намерения, он бы не смог. Между тем замечательный римский историк и непосредственный свидетель событий Аммиан Марцеллин приводит убедительное доказательство, что это было именно так. За пять дней до объявления Сильвана императором, последний роздал жалованье солдатам и сделал это от имени Констанция. Но, как замечает Марцеллин, если бы полководец уже тогда вынашивал план переворота, он задержал бы деньги или раздал бы их от своего имени. Попытка Сильвана захватить власть оказалась безуспешной, и он разделил участь Галла.

Расправившись с обоими своими «врагами», император снова остался «один как перст». А между тем положение в Галлии требовало присутствия там энергичного лидера. Обезглавленная провинция разорялась опустошительными набегами и терпела неисчислимые бедствия. Возникла угроза потери империей значительных территорий на Западе. В этих условиях Констанций решился вызвать к себе двадцатитрехлетнего Юлиана, с тем чтобы, возложив на него титул цезаря, вакантный после гибели его несчастного брата, отправить молодого человека в Галлию.

Такое назначение, скорее всего, рассматривалось как временная мера, так как до сих пор Юлиан никак не проявлял себя ни на военном, ни на политическом поприще, и не было никаких оснований ожидать, что он справится там, где терпели поражение куда более опытные военачальники. При дворе бытовало мнение, что император попросту решил таким способом избавиться от двоюродного брата, молодого, неопытного, не изучавшего ничего, кроме философии и богословия. Сам Юлиан стал думать так же, когда выяснилось, что перед отправкой в Галлию от него скрыли важнейший факт: накануне германцами была взята Колония Агриппа (Кельн) - сильная римская крепость на берегу Рейна. Кто-то из приближенных слышал, как, узнав об этом, новоиспеченный цезарь пробормотал, что «получил право умереть в хлопотах». Однако, если расчеты Констанция и в самом деле были таковы, то его ожидал сюрприз.

Совершенно неожиданно для всех книжный мальчик Юлиан оказался блестящим полководцем и администратором. Обладая колоссальной работоспособностью, он легко обучался, внимательно прислушивался к мнению опытных военачальников, но в то же время был тверд в принятии решений. На поле боя он проявлял чудеса храбрости, но при выборе тактики отличался осторожностью и предусмотрительностью. Он возвратил империи Колонию Агриппу (Кельн) и разбил варваров в битве при Аргеноторуме (Страсбурге). В кратчайшие сроки Галлия была очищена от германцев, укрепления на Рейне отстроены. Между тем одерживать блестящие победы в царствование Констанция было занятие нездоровое. Над победителем висел Дамоклов меч. Люди, осведомленные в политике, шептались, что цезарь Юлиан потому так отчаянно храбр, что предпочитает смерть в сражении смерти на плахе.

Но пока что заменить цезаря было некем, и несмотря на зловещий шепоток в придворных кругах, победитель при Аргеноторуме остался правителем Галлии. Приведя в относительный порядок дела военные, он избрал в качестве зимней резиденции Париж и занялся решением экономических проблем. Эта часть его деятельности представляется столь примечательной и интересной современному читателю, что стоит, пожалуй, привести обширную цитату из уже упоминавшегося историка Аммиана Марцеллина, чей подробный рассказ является основным источником информации о жизни Юлиана. «Как ни непродолжительно и хлопотливо было время перемирия, он занялся расчетом податей, желая прийти на помощь разоренным землевладельцам. В то время как префект претория Флоренций после тщательной, как он заявлял, проверки настаивал на том, чтобы недоимки поземельной подати пополнить экстренными взысканиями, Юлиан с полным знанием дела заявил, что он скорее готов умереть, чем разрешить произвести эти взыскания. Он знал, что подобного рода взыскания, или, правильнее выражаясь, вымогательства, наносят провинциям неизлечимые раны, доводя их до крайней нищеты… Возражая на это, префект претория запальчиво заявлял, что он не потерпит, чтобы обманщиком выставлялось лицо, которому император доверил такой высокий пост. Юлиан его успокаивал и точным подсчетом доказал ему, что сумма поземельной подати не только покрывает необходимые расходы на содержание армии, но и превышает их размеры. Тем не менее, ему был представлен много позже текст указа об усилении обложения; но он не стал подписывать и даже читать его и бросил на пол. На основании донесения об этом префекта император прислал ему в письме внушение не позволять себе резких поступков, чтобы не показалось, будто Флоренций не пользуется достаточным доверием. Но Юлиан ответил императору, что следует радоваться, если провинциалы, разоряемые со всех сторон, платят положенные подати, не поднимая вопроса о надбавках, которых нельзя было бы вырвать у бедных людей никакими казнями.

Так было достигнуто твердостью одного человека, что тогда и после никто не пытался вымогать у галлов в ущерб справедливости что-либо помимо обычных налогов... почувствовав это облегчение все без дополнительных напоминаний платили то, что с них причиталось, раньше установленного срока».

Тем временем на востоке империи шла война с Персией, не слишком успешная для римлян, и Констанций потребовал от Юлиана отправить на Восток часть галльских легионов. Требование было вызвано не только необходимостью получить подкрепления, но и желанием лишить цезаря, чья популярность росла как на дрожжах, преданных ему войск. Однако, эта мера запоздала. Приказ Констанция вызвал в Галлии бурю возмущения. Большинство воинов Юлиана имели здесь дома и семьи. Перебросить войска на Восток означало оставить только что отстроенные галльские города беззащитными перед ордами германцев. В Париже начался военный бунт. Легионеры решительно отказались подчиниться приказу из центра и провозгласили Юлиана августом, то есть правителем равным по рангу Констанцию. Марцеллин утверждает, что это произошло вопреки воле Юлиана. Так ли это на самом деле, сейчас сказать трудно, но, во всяком случае, доказательств противного мы не имеем.

Провозглашение Юлиана августом не означало автоматического свержения с престола Констанция. Римская история знала многочисленные примеры совместного правления двух и более императоров. Именно такой вариант развития событий предлагал Юлиан в своем послании к Констанцию. В письме он изложил возможное распределение полномочий и ряд мер, которые он, как правитель Запада, мог провести для улучшения положения на персидском фронте. В то же время он категорически настаивал на том, что галльские легионы должны остаться в Галлии.

В ответном письме Констанций сообщал, что пойдет на примирение только в том случае, если двоюродный брат удовлетворится титулом и полномочиями цезаря и подчинится его приказу. Принять такие условия Юлиан не мог: легионы были категорически против, бывшего правителя Галлии поддерживала уже практически вся европейская часть империи. Констанций наскоро пытался закончить свои дела в Персии, чтобы двинуть восточную армию навстречу сопернику. Но столкнуться в битве двум августам не довелось. 3 ноября 361 г. император Констанций внезапно скончался, тем самым избавив Юлиана от моральной проблемы. 11 декабря новый император вступил в Константинополь, и его избрание было утверждено сенатом.

Правление Юлиана продлилось полтора года. Первую треть этого срока он провел в Константинополе, вторую - в Антиохии, третью - в персидском военном походе, оказавшемся для него роковым. Придя к власти, он открыто объявил о своей приверженности «вере отцов», чего раньше не мог себе позволить.

Здесь, пожалуй, будет уместно изложить религиозные и философские воззрения последнего императора-язычника. Они известны нам довольно хорошо благодаря тому, что весь непродолжительный досуг он посвящал литературной деятельности, стараясь изложить свои взгляды с предельной ясностью.

Хотя Юлиан часто прибегал к гаданию, как важной части традиционного римского религиозного ритуала, он отнюдь не был привержен грубым суевериям. Скорее, его можно назвать рационалистом. Большинство классических мифов Юлиан считал невежественными россказнями, как и многие библейские сюжеты. Так он высказался о вавилонском столпотворении:

«…если бы даже все люди на всей земле имели один язык и одну речь, они не сумеют построить башню, доходящую до неба, даже если бы они употребили на кирпич всю землю: ибо потребуется бесконечное число кирпичей размером во всю землю, чтобы можно было добраться до орбиты луны». И по тому же поводу: «Вы хотите, чтобы мы верили подобным вещам, а вы не верите тому, что Гомер говорит об алоадах, что они вознамерились взгромоздить три горы одну на другую, чтобы приступом небо взять. А я говорю, что и это столь же сказочно, как и то. Вы же, признавая первое, на каком основании, ради бога, отвергаете сказание Гомера?». Юлиан старательно исполнял ритуалы «отеческой религии», но при этом в глубине души не слишком доверял предзнаменованиям, которые сам и спрашивал. Счастливые знамения во время марша на Константинополь его не слишком обнадеживали: «Так как Юлиан опасался, что измышляют знамения применительно к его страстному желанию, то и находился в мрачном расположении духа», - отмечает Марцеллин. В то же время многочисленные мрачные пророчества языческих оракулов не заставили его отказаться от персидского похода.

По своим убеждениям Юлиан был платоником, то есть верил в единого Бога - творца вселенной и носителя мировой гармонии. Ему представлялось, что многочисленные боги языческого пантеона есть творения вселенского Бога, различные его проявления, воплощающие в себе всевозможные явления материального мира. Эти вторичные боги являются творцами всех смертных существ - растений, животных и людей. Вселенский же Бог вдохнул в эти творения бессмертную душу. Поклонение языческим богам - это поклонение единому Богу в его разнообразных проявлениях. Каждый народ имеет своего вторичного бога-создателя, чем и объясняется разница в национальных характерах и обычаях. Похожую идею много столетий спустя очень красиво сформулировал русский поэт Велимир Хлебников: «на свете потому так много зверей, что они умеют по-разному видеть бога». Все в мире подчиняется строгим закономерностям, и Бог никогда не нарушает созданные им правила. Поэтому вера в Бога не исключает рационалистического мировосприятия: «Недостаточно ведь утверждать: «Бог сказал, и стало»; надо еще, чтобы природа творения не противоречила указаниям бога.

Поясню то, что я сказал: бог приказал, чтобы огонь, появившись, тянулся вверх, а земля - вниз. Но разве для того, чтоб это распоряжение бога исполнилось, не требуется, чтобы огонь был легок, а земля тяжела?».

Согласно представлениям Юлиана, ветхозаветный Яхве - не более чем племенной бог евреев, небольшого и ничем особенно не знаменитого народа на окраине Римской империи. Истинному римлянину не то чтобы нельзя, а как-то ни к чему поклоняться этому богу. Зачем почитать законы Моисея, посланного к евреям, если есть законы Нумы Помпилия, легендарного римского царя, который, согласно традиции, напрямую общался с богами. Тем более, что законы в своей основе одни и те же. Как религия евреев, иудаизм безусловно заслуживает уважение, хотя и не лишен некоторых несуразностей, и Юлиан даже имел намерение восстановить Иерусалимский Храм, разрушенный императором Титом после иудейского восстания. Христианское же учение он находил до крайности противоречивым и лишенным логики. В доказательство своей точки зрения император приводил множество цитат из Священного Писания, которое он знал в совершенстве. Надо сказать, что те противоречия в вероучении, на которые указывал Юлиан, беспокоили и христианских теологов. В течение следующих двух-трех столетий именно моменты, привлекшие внимание императора, были источниками постоянных церковных расколов и ересей.

Религиозные реформы Юлиан начал с эдикта, провозглашающего свободу вероисповедания и разрешающего вновь открыть языческие храмы и совершать жертвоприношения и прочие обряды древних культов. Христианские богослужения также не возбранялись. Более того, императорским указом были возвращены из ссылки все христианские епископы, обвиненные коллегами в ереси. По словам хрониста, «он созвал во дворец пребывавших в раздоре между собой христианских епископов вместе с народом, раздираемым ересями, и дружественно увещевал их, чтобы они предали забвению свои распри и каждый, беспрепятственно и не навлекая тем на себя опасности, отправлял свою религию». Тут же, правда, высказывается предположение, что Юлиан сделал это не из добрых побуждений, а «в расчете, что когда свобода увеличит раздоры и несогласия, можно будет не опасаться единодушного настроения черни. Он знал по опыту, что дикие звери не проявляют такой ярости к людям, как большинство христиан в своих разномыслиях».

Исповедовать христианскую веру в царствование Юлиана Отступника было не опасно для жизни, но вредно для карьеры. Приверженцев «галилейской секты» император не любил, что, безусловно, находило свое отражение в кадровой политике.

Впрочем, это предубеждение не носило абсолютного характера. Среди его приближенных христиане были, хотя он и предпочитал общество языческих философов. Святой Иероним называл образ действий отступника «преследованием ласковым, которое скорее манило, чем принуждало к жертвоприношению». Рассказывая о том, как Юлиан лично отправлял правосудие, Марцеллин утверждает: «И хотя при разбирательстве он иногда нарушал порядок, спрашивая не вовремя, какую веру исповедовал каждый из тяжущихся, среди его приговоров нет ни одного несправедливого, и нельзя было его упрекнуть в том, что он хоть раз отступил от стези справедливости из-за религии или чего-либо иного». Свидетельствам историка, пожалуй, можно верить. Хотя Марцеллин относится к Юлиану с явным восхищением, он с трогательной скрупулезностью перечисляет все поступки, которые, по его мнению, могут быть поставлены в вину императору. В той же главе историк рассказывает о том, что после воцарения Юлиана ряд приближенных Констанция предстали перед судом по обвинению в клевете и ложном доносительстве. Некоторые из них, в особенности те, кто приложил руку к гибели Галла, были приговорены к казни или ссылке. Среди осужденных Марцеллин называет с полдесятка имен, пострадавших, по его мнению, незаслуженно. Но он не связывает это с вероисповеданием подсудимых.

В царствование Юлиана имело место религиозное преследование иного рода, и о нем Марцеллин упоминает: «Но жестокой и достойной вечного забвения мерой было то, что он запретил учительскую деятельность риторам и грамматикам христианского вероисповедания». Император действительно стремился отдать систему образования в руки своих единоверцев, мотивируя это тем, что античных писателей и философов не должны толковать те, кто считает античную религию пустыми россказнями. Вероятно, в числе его целей было также стремление забрать у своих идейных противников рычаги влияния. В результате многие христиане остались без работы. Не стоит, однако, забывать, что при предшественниках Юлиана человек, оригинально толкующий догматы христианского вероучения, запросто мог закончить свой век где-нибудь в Херсонесе Таврическом, а не за горами были времена, когда за такое начнут сжигать на кострах. В этом контексте обвинение в жестокости императора-отступника, лишившего работы риторов-иноверцев, вызывает умиление.

Все же на царствовании Юлиана лежит кровавое пятно - судьба александрийского епископа Георгия. Этот церковный иерарх вместе со своими двумя приближенными был растерзан уличной толпой, и за его смерть никто не понес наказание. Но вопрос в том, действительно ли Георгий стал жертвой религиозного конфликта. Аммиан Марцеллин утверждает, что это не совсем так. Непосредственный повод к вспышке гнева черни действительно имел отношение к религии: «Когда он… с большой, по обычаю, свитой проходил мимо великолепного храма Гения, то, обратив свой взор на храм, воскликнул: «Долго ли будет еще стоять эта гробница?». Но, если верить хронисту, Георгий давал горожанам множество поводов для ненависти, не имеющих ничего общего с его вероисповеданием: «…они обратили свой гнев против епископа Георгия, который неоднократно уязвлял их - позволю себе так выразиться - своим змеиным жалом. Сын шерстобитного мастера из киликийского города Епифании, он возвысился на горе многим, на несчастье себе и общему делу, и был назначен епископом Александрии, города, который нередко без повода со стороны и без достаточных оснований приходит в бурное волнение, как о том свидетельствуют даже оракулы. Для этих горячих голов Георгий сам по себе явился сильным возбудительным средством. Перед Констанцием, который имел склонность допускать наушничество, он оговаривал многих, будто они не повинуются его приказаниям, и, забыв о своем призвании, которое повелевает ему только кротость и справедливость, он опустился до смертоносной дерзости доносчика». Два помощника епископа, по словам Марцеллина, также пострадали отнюдь не за теологические споры и не вызывали сочувствия даже у единоверцев: «Когда этих несчастных вели на страшную казнь, их могли бы защитить христиане, если бы ненависть к Георгию не была всеобщей. Император, получив известие об этом ужасном злодействе, хотел сначала самым жестоким образом покарать виновных. Но ближайшие его советники смягчили его гнев, и он ограничился тем, что издал указ, в котором в резких выражениях порицал совершенное злодеяние». Таковы показания современника. Сейчас, спустя более чем полтора тысячелетия, невозможно ни доказать, ни опровергнуть их справедливости. Но, во всяком случае, они должны быть учтены.

Питая неприязнь к христианской церкви, Юлиан тем не менее находил многое в ее устройстве разумным и полезным и пытался перенимать опыт. Так, он стремился организовать при языческих храмах систему благотворительности по образцу христианской, распорядился, чтобы жрецы и философы читали проповеди верующим. В планы императора, по-видимому, входило создание единой всеимперской организации языческого жречества. Эти его попытки в литературе принято изображать заранее обреченными на неудачу, но в действительности судить о жизнеспособности религиозных реформ Юлиана очень трудно. Слишком непродолжительным было его правление. В принципе, описываемая эпоха - время, когда христианская и античная культуры, вроде бы сохраняя антагонизм, на самом деле движутся навстречу друг другу. Юлиан, отрицая христианство, берет на вооружение многие его наработки. Отцы церкви, нападая на языческое суемудрие, все чаще обращаются в теологических спорах к античной философии. Скоро Платон и Сократ будут объявлены «христианами до Христа». По сути, отцы церкви и император-отступник делали одну и ту же работу, хотя и с весьма различных позиций. Может статься, если бы столь незаурядный государственный деятель, как Юлиан, прожил бы дольше, у европейского средневековья было бы несколько другое лицо. Рассуждения о его фатальной обреченности и романтической оторванности от действительности беспочвенны, ведь при жизни Юлиан не потерпел очевидного поражения ни в одном своем начинании.

Судя по всему, сопротивление населения империи реформам историки склонны преувеличивать. Эдикт о веротерпимости, изданный в первые недели правления императора, не подорвал его популярности. По свидетельству Марцеллина, через полгода после своего воцарения «Юлиан в гордом сознании всеобщего к себе расположения покинул Константинополь, решив направиться в Антиохию». В этом городе, бывшем, как о том повествуют «Деяния апостолов», родиной христианской церкви, он и в самом деле натолкнулся на неприязненное отношение. Антиохийцы не раз вызывали его гнев. Покидая столицу Сирии, он оставил наместником человека, который, по его словам, не заслуживал такого высокого поста, но антиохийцы не заслуживали лучшего правителя. Однако, любовь армии к Юлиану не была поколеблена его отступничеством и не оставляла императора до самой смерти.

Религиозные преобразования не были единственной заботой Юлиана. На повестке дня стояла внешнеполитическая проблема, унаследованная им от Констанция, а именно - война с Персией. Это предприятие требовало серьезной подготовки, и к весне 363 г. Юлиан сумел собрать для похода на Восток шестидесятитысячную армию и построить внушительный флот, который должен был подняться по Евфрату и доставить к месту боевых действий осадные орудия и запасы продовольствия. Отметим, что в то же самое время ему удалось провести действенные меры против коррупции и значительно снизить налоги. Платежи рядового подданного империи сократились втрое, а денег на подготовку армии хватило. Западные провинции пребывали к тому времени в прочном мире.

В марте 363 г. Юлиан во главе шестидесятитысячного войска выступил в занятую персами Месопотамию. Неоднократно упоминавшийся нами Аммиан Марцеллин также был участником этой военной кампании и всех сражений. Его описание первой части похода сплошь состоит из победных реляций. Римляне взяли штурмом ряд крепостей на Евфрате и захватили канал, соединяющий эту реку с Тигром. Наконец, римское войско достигло Ктесифона, крупнейшего города Персидской державы, расположенного на Тигре. У его стен произошло сражение, в котором пало 2500 персов и 70 римлян. Оставшиеся в живых враги частично укрылись за городскими стенами, частично рассеялись по округе.

Несмотря на блистательную победу, на военном совете римляне пришли к выводу, что они не могут сейчас штурмовать Ктесифон. Укрепления слишком сильны, и в любой момент в тыл осаждающим может ударить войско персидского царя Сапора, о местонахождении которого ничего не было известно. Оставаться под стенами города было опасно. Из ситуации имелось два выхода: отступить назад к уже захваченным крепостям, или, оставив речную долину, двинуться в глубь Персии и разбить царское войско. Император выбрал второе и, собираясь покинуть долину Тигра, отдал приказ разгрузить и поджечь свой флот.

Сожжение Юлианом собственного флота - очень известный эпизод, неоднократно описанный в художественной литературе. Христианские авторы видят в этом доказательство безумия, охватившего нечестивого императора. Между тем, в описании Марцеллина этот момент не выглядит столь уж драматично. Историк также считает сожжение кораблей ошибкой Юлиана, но приводит резоны, которыми тот руководствовался. Император вовсе не собирался отрезать своей армии путь к отступлению, но вынужденный идти в глубь страны для решающего сражения, не мог допустить, чтобы флот достался противнику. Кроме того, на кораблях находилось 20 тысяч воинов, которых можно было поставить в строй. Все же Юлиан колебался, и окончательно на его решение повлияли показания перебежчиков, впоследствии оказавшиеся ложными. Когда обман открылся, римляне сделали попытку потушить пылающие корабли, но было уже поздно. Потеря флота, безусловно, осложнила положение римского войска, но вовсе не была роковой и паники среди солдат не вызвала. Повествование об этом случае Марцеллин завершает следующими словами, звучащими весьма хладнокровно: «Таким образом, флот без всякой надобности был уничтожен. А Юлиан, с полным доверием к своей объединенной армии, когда уже ни один человек не был отвлечен на посторонние дела, увеличившись численно, двинулся во внутренние области страны, и богатые местности в изобилии доставляли нам продовольствие».

Положение римлян ухудшилось, когда персы начали поджигать траву и хлеба на пути следования вражеской армии. Воины страдали от голода, а противник упорно ускользал. Наконец, Юлиан настиг Сапора. Римский император и персидский царь встретились в битве при Маранге. Это было тяжелое и кровопролитное сражение, но измотанные длинным и тяжелым переходом римляне вновь одержали победу, пусть и не такую блистательную, как при Ктесифоне. Сапор не был разбит, но потери персов оказались весьма значительными - и они были вынуждены отступить. Сражение мало что изменило в расстановке сил, и римская армия продолжила свой марш, надеясь на еще одно, решающее, сражение: «При нашем выступлении отсюда персы сопровождали нас. После своих многократных поражений они боялись вступать в правильный бой с нашей пехотой, и незаметно сопровождали нас, устраивая засады, и, наблюдая за движением наших войск, шли по холмам по обеим сторонам нашего пути».

По прошествии нескольких дней персы напали внезапно, сразу с нескольких сторон, но римляне сумели сохранить боевой строй. Не успевший надеть доспехи Юлиан поспешил туда, где назревала опасность прорыва. Он сражался в первых рядах - и получил удар копьем в бок.

Раненого императора немедленно унесли с поля боя. Его падение не вызвало паники. Напротив, солдаты дрались с удвоенной яростью, желая отомстить за командира. Сражение продолжалось много часов и закончилось тем, что персы вновь были вынуждены отступить, понеся тяжелые потери. Между тем, император оставался в своем шатре. Битва еще не закончилась, когда стало очевидно, - копье пронзило Юлиану печень, и рана смертельна. После полуночи он умер, окруженный соратниками. Его прощальными словами были вовсе не «Ты победил, Галилеянин!», как гласит предание. Обращаясь к своим боевым товарищам, Юлиан произнес: «С благодарностью склоняюсь я перед вечным богом за то, что ухожу из мира не из-за тайных козней, не от жестокой и продолжительной болезни и не смертью осужденного на казнь, но умираю в расцвете моей славы. Как честный сын отечества, я желаю, чтобы после меня нашелся хороший правитель».

Последнее желание императора не исполнилось. Избранный после его гибели Иовиан поспешил заключить с персами крайне невыгодный для империи мир, так как опасался, что пока он воюет в Месопотамии, в Константинополе найдется другой претендент на престол.

Беспалова Н. Ю.

Юность и образование Юлиана

Отец и старший брат его были умерщвлены по приказанию императора Констанция (337 г.). Другому брату Юлиана, Галлу (род. в г.), оставлена была жизнь, как и Юлиану (вероятно, их спасло малолетство), и они росли вместе.

Детство Юлиан провел в Константинополе, в доме матери. Наблюдение за его духовным развитием поручено было епископу Евсевию , который должен был воспитать ребенка в духе умеренного арианства , которому сочувствовал Констанций. Евсевий относился к своему делу холодно и небрежно; настоящим авторитетом являлся для мальчика приставленный к нему евнух варварского происхождения, но образованный, Мардоний, добрейший старик, уже бывший учителем его матери. Страстный поклонник эллинской культуры, Мардоний стремился насадить зерна ее в душе питомца, крепко к нему привязавшегося, окружая его миром образов и идей, взятых из греческой литературы, и воздерживаясь от всякого упоминания о христианстве. Рядом с этим он приучал Юлиана к строгому воздержанию и нравственному ригоризму. Таким образом в сознании Юлиана все благородное и высокое связывалось с античностью, а с понятием христианства невольно соединялось представление о мертвом формализме, грубом принуждении и нравственной испорченности, которая действительно царила тогда в среде высшего духовенства и придворной знати, наружно исповедовавшей новую веру.

Пребывание обоих братьев в столице казалось опасным подозрительному императору: Галл с Юлианом в г. были отправлены в Малую Азию и поселены в уединенном казенном поместье Мацелл (Macellum), с укрепленным дворцом; их окружала роскошная обстановка, но каждый шаг находился под бдительным надзором верных слуг Констанция. Образование юношей должно было продолжаться в христианском духе, при руководительстве арианских учителей. Христианские писатели утверждают, что Галл искренно принял учение, Юлиан же прикидывался верующим, питая к Христианству скрытую ненависть. Сам Юлиан говорит, что учителя его, ариане, скорее похожи были на тюремщиков, чем на наставников.

В эти годы ссылки он основательно изучил книги Ветхого и Нового Заветов, но вдумывался в них лишь как в закон веры врагов, чтобы приобрести таким образом орудие борьбы с ней. По-видимому, Юлиан быстро уразумел резкий контраст, который наблюдался между истинным учением Христа и жизнью современного ему христианского общества.

Искренним христианином Юлиан не был никогда: умственные вкусы и сердечные чувства изначала влекли его к эллинизму . Это настроение росло в силу необходимости постоянно скрывать его и исполнять обряды официального культа. В Мацелле оба брата пробыли пять лет, после чего Галл неожиданно был возведен в звание цезаря для управления Востоком, а Юлиан возвращен в Константинополь .

Руководить дальнейшим его образованием должен был софист Экцеболий, человек без убеждений, по приказанию власти готовый быть и православным, и арианином, и язычником. Уроки такого учителя могли только еще больше восстановить Юлиана против христианства. Блестящие способности, которые Юлиан обнаруживал, и симпатии, которые он легко приобретал в широких кругах, заставили Констанция вновь встревожиться: он опять удалил Юлиана из столицы ( г.).

Назначенная ему для жительства Никомидия избрана была очень неудачно, если имелось в виду отвратить его от любимых идей; этот город был тогда центром античного просвещения, и в нем обитал глава эллинистической партии, ученый ритор Либаний . Правда, Констанций формально запретил Юлиану входить с ним в общение; но тот зачитывался речами и лекциями Либания, и таким образом только усиливалось его увлечение запретным плодом. Рядом с влиянием Либания, преимущественно ученым и литературным, на жаждущую познания и веры тревожную душу Юлиана оказало еще более глубокое религиозное воздействие сближение его с кружком пребывавших в Никомидии или по соседству философов-неоплатоников - Эдесия, Хрисантия, Евсевия и особенно Максима , почитавшегося как бы "святым паганизма ", вдохновенным учителем, проповедником цельного религиозно-философского мировоззрения. Как говорили, Юлиану удалось свидеться и с маститым Ямвлихом , доживавшим свои последние годы. В уме Юлиана рационализм Платона смешался с позднейшим александрийским мистицизмом, доходившим иногда до странного суеверия, выражавшимся в форме фантастической теургии . Беспокойно искавший высшей правды дух Юлиана, гораздо более склонный к религиозной экзальтации, чем способный к систематическому научному мышлению, нашел в такой атмосфере подходящую среду для своего развития, хотя Юлиан по-прежнему вынужден был осторожно носить личину христианина.

Три года спокойно прожил Юлиан в Никомидии. В г. Констанций II приказал умертвить Галла , подозревая в нем злые умыслы и страшась его бешеного нрава. Юлиан оставался последним живым членом дома Константина, кроме самого императора. Опасаясь с его стороны мщения и измены, Констанций вознамерился погубить и его. Юлиан был вызван ко двору в Милан для производства дознания о его поведении. Он старался убедить противников, что питает отвращение к государственной карьере и готов отказаться от всяких прав и почетных званий навсегда, лишь бы ему предоставили свободу заниматься философией. Тем не менее ему пришлось бы сложить голову, если бы не вступилась за него супруга императора, просвещенная и кроткая красавица - Евсевия, проникшаяся к интересному юноше романтической дружбой. Констанций разрешил Юлиану жить в Афинах , без права выезжать оттуда ( г.).

В Афинах Юлиан пробыл там лишь несколько месяцев и приобрел, как кажется, мало новых ценных знаний, но в процессе его душевного развития этот момент сыграл немаловажную роль: он утвердился окончательно в своем культе эллинизма , прикоснувшись к почве, на которой этот культ родился. Его влечение к старой религии санкционированы были здесь приобщением к элевсинским таинствам, которые особенно удовлетворяли его склонности к мистическому символизму. Перед ним предстала задача, ставшая для него целью жизни и вызвавшая в нем желание получить в руки верховную власть.

Управление Галлией. Захват императорского престола.

Постоянные внутренние смуты и набеги варваров в Галлии побудили Констанция поставить во главе управления областью члена своего дома, для поднятия авторитета власти. Под давлением императрицы он решил возвести Юлиана в сан цезаря и поручить ему высшее управление далеким Западом империи. Отказаться было рискованно, и Юлиану пришлось коренным образом изменить склад жизни. В подтверждение своей милости император дал Юлиану в жены свою сестру Елену, которая, впрочем, скоро умерла.

Юлиан быстро обнаружил богатство и разносторонность своих дарований: "созерцатель" и кабинетный ученый с необыкновенной легкостью и свободой превратился в активного "деятеля", как бы без усилия развернув выдающиеся административные и военные таланты. Положение Галлии было смутное и трудное. Расстроенная только что подавленным восстанием Сильвана , страна была терзаема набегами германцев . Собрав все наличные военные силы, Юлиан пошел против варваров, оттеснил их многочисленные отряды за пределы области, освободил от них нынешние Трир и Кельн и, двигаясь дальше на юг, соединился с армией Констанция, который действовал в Реции ( г.).

Успех похода укрепил авторитет Юлиана и поднял дух войска, сильно привязавшегося к искусному, храброму и гуманному вождю. Зимой следующего года ему пришлось с небольшими силами отражать алеманнов , большой толпой обрушившихся на нынешний Санс . Варвары были разгромлены, и Юлиан заслужил благодарность императора, за что почувствовал себя обязанным произнести панегирик Констанцию и Евсевии.

Алеманны подготовились к новому массовому движению в Галлию. Ополчение в 35000 человек перешло Рейн под предводительством конунга Хнодомара; Юлиан с гораздо менее значительной армией нанес ему жестокое поражение под нынешним Страсбургом , в г. Эта блестящая победа обеспечила на некоторое время границу от набегов алеманнов, самое единство которых было разбито пленением Хнодомара. Затем Юлиан спустился по Рейну, восстановляя разрушенные римские города и крепости. Он прогнал франков -салиев в Токсандрию , хамавов отбросил за Рейн (358 г.).

Юлиан умел не только искусно и храбро воевать, но и обеспечивать войску продовольствие, одежду, оружие. Вообще оборона Галлии Юлианом является славным эпизодом военной доблести и правительственной энергии в эпоху разложения империи. В то же время Юлиан работал над улучшением гражданского и финансового управления вверенной ему области. Он заботился о водворении правосудия, против жестокого фискализма боролся уменьшением налогов: земельную подать, доходившую в Галлии до огромной цифры 25 золотых солидов с сохи (caput), он понизил до 7 солидов. Такой политикой Юлиан приобрел любовь населения, как раньше - преданность армии.

По ночам Юлиан запирался в библиотеке, много читал и писал, особенно по зимам, которые обычно проводил в нынешнем Париже ("в своей милой Лютеции"), живя во дворце, построенном Констанцием Хлором, а Юлианом расширенном и украшенном (великолепная развалина от него сохраняется в самой середине нынешнего Парижа - château de Cluny). Личное положение Юлиана, однако, не было прочно; чем решительнее были его успехи, тем грознее поднималась опасность. В Галлии Юлиан жил окруженный врагами. Он мог доверять только рабу своему Евгемеру, другу и врачу Орибасию и помощнику своему Саллюстию. Весь остальной персонал, с префектом претория Флорентием во главе, состоял из агентов Констанция , посылавших императору лживые доносы. Напуганный клеветой против вполне лояльного Юлиана и желая лишить его защиты преданного войска, Констанций потребовал, чтобы тот отпустил на Восток, против персов, лучшие, им самим собранные и обученные легионы. Это грозило опасностью не только военачальнику, но и стране. Однако Юлиан не противился и объявил войскам предписание императора. Раздраженные и встревоженные, галльские легионы возмутились, провозгласили Юлиана "августом", поклялись ему в верности и требовали, чтобы он оставил их около себя. Юлиан колебался, но скоро увидел, что противиться поднявшемуся движению, значило погубить себя. Он решился принять предложенную легионами власть, но попытался достигнуть мирного соглашения с Констанцием: он отправил ему доклад о совершившемся, просил утвердить его соправителем и обещал верность ( г.). Констанций, после некоторых колебаний, потребовал полной покорности; тогда Юлиан, собрав все силы, какими мог располагать, двинулся через Рейн и пошел вниз по Дунаю и через Балканы к Константинополю . Констанций из Азии, где он воевал с персами, поторопился туда же, но в пути заболел и неожиданно умер (7 ноября г.) Это избавило Юлиана от необходимости дальнейшего междоусобия. Все признали его единодержавным государем, и он почтил предшественника царским погребением в столичной церкви св. Апостолов.

Желая очистить двор от недостойных людей, которыми он наполнился при Констанции, Юлиан не удержался от преследования тех, расправа с которыми могла быть сочтена за акт мести; этим он как бы дал повод врагам запятнать заслуженную им в общем репутацию гуманного человека и справедливого государя.

Перед Юлианом открывалось теперь широкое поприще. Его сопоставляли с Марком Аврелием , и сам он, кажется, мечтал сравняться с этим "идеальным правителем-философом". Но натуры у них были разные. Как мыслитель, Марк Аврелий обладал более глубоким, сильным умом и более гармоническим мировоззрением, чем Юлиан; зато последний одарен был, может быть, более крупными правительственными талантами и большей склонностью активно воздействовать на мир своей властью. Оба воодушевлялись высокими нравственными идеалами, но душа Марка Аврелия не смущалась ни привязанностью к трону и жизни, ни вообще эгоистическими побуждениями; бурный же идеализм Юлиана затемнялся жаждой славы, сбивался с дороги вспыльчивым самолюбием, иногда прямо суетностью и тщеславием. Он выступал с верой в свой гений и во всемогущество идеи; он был убежден, что его идея способна переродить мир, особенно когда одушевленный ей философ, роившийся стать "благодетелем человечества", держит в руках "всесильную" власть.

Весьма вероятно, что в уме Юлиана рождались широкие планы переустройства империи и смягчения выработавшихся форм отношения государства к обществу. Некоторые отдельные меры в смысле улучшения администрации, расширения самодеятельности муниципальных миров и упорядочения тягостей населения были им приняты, но серьезных результатов император достигнуть не мог, так как весь был поглощен задачей, в которой видел высший смысл своего царствования - реставрацией паганизма и реформированием его для подавления Христианства . Ему едва оставалось время для организации войны с восточными врагами, персами , которых он хотел обуздать, как и западных - германцев . Первое дело привело его к неудаче, может быть, к началу разочарования; выполняя второе, он обрел преждевременную смерть.

Религиозно-философские воззрения Юлиана

Юлиан открыто исповедал свою веру в старых богов только на пути из Галлии в Константинополь , когда ему можно было уже не бояться репрессий. Убежденный в первенствующем значении религии для развития культуры и благосостояния, он поставил борьбу за религиозную истину высшим своим правительственным долгом. Чтобы судить о деятельности Юлиана, необходимо знать его религиозно-философские взгляды. Доктриной, объединявшей тогда миросозерцание в эллинистических кругах, являлся неоплатонизм . Первоначальный период развития этой доктрины (III век после Р. Х.) занят был теоретической разработкой основных философских принципов, преимущественно трудами Плотина ; затем (в веке) в главных адептах учения происходит перенесение интереса на исследование вопросов этики и особенно религии; вожди учения (Порфирий и Ямвлих) сосредоточиваются на решении задачи о перерождении античного политеизма новым духом спиритуалистического единобожия и нравственности, близким по настроению с христианством, но сохранявшим тесную связь с древнеязыческими таинственными культами (мистицизм и теургия).

Юлиан страстно примкнул к этому направлению. Он не был самостоятельным мыслителем, но в его уме своеобразно сочетались, тяготея к высоко поднятой религиозной проблеме, не им открытые идеи. Он посвятил свои силы возвращению человечества к вере в старых богов, но понимал при этом необходимость создать новую религию из обломков старых верований, одухотворенных философией Платона и мистицизмом его поздних последователей, сформулировать для нее догматы, установить культ, вдохнуть нравственное одушевление.

Сущность религиозных воззрений Юлиана лучше всего обнаруживается из длинной речи его к "царю-солнцу". Истинный бог Юлиана - это солнце. Оно - душа всей природы и принцип всякой жизни; оно руководит превосходной гармонией мира; небо заселено божественными существами, им порожденными. Это солнце нельзя, однако, отожествлять с материальным светилом, восход и закат которого мы наблюдаем ежедневно: последнее является лишь видимым отражением невидимого источника света, озаряющего лики высших духовных божеств. Ряд миров наслаивается иерархически в пространстве между земной сферой и той, где обитает абсолютное совершенство. Видимый мир - копия с невидимого, высшего; исследуя его, можно путем отвлечения и идеализации подняться до познания первообраза. В высшем мире, как и в нашем, низшем, царит особый централизующий принцип, который мы можем назвать "идеей", "единым" или "благом". Как солнце окружено войском светил и хором планет, так и высшее начало объединяет доступные познанию принципы, в которые оно вдыхает бытие, красоту, законченность, целостность, облекая их сиянием своего благодетельного могущества. "Ощущаемым" богам здешней вселенной соответствуют "познаваемые" боги потустороннего мира. Последний есть область абсолюта, седалище первоначал и первопричин. Наша вселенная происходит от них и воспроизводит соотношения между ними. Но связь между миром чувств и миром идей - не непосредственная. Расстояние между абсолютным единством и единством разделенным, между имматериальностью и материей, между неподвижным и постоянно изменяющимся, самым высоким и самым низким - слишком громадно, чтобы одно могло быть прямым порождением другого: необходимо посредствующее звено для их объединения. Юлиан верит, как платоники, что между высшим, "познаваемым" миром (νοητος) и низшим, "чувственным" (αίσθητός) лежит средний - "познающий" (νοερός). Третий - отражение первого и образец для второго; второй, стало быть - повторная (вторичная) копия первого. Таким образом, доктрина Юлиана, как большая часть поздних эллинистических (или эллино-иудейских) учений - "троична". Членами "триады" в ней являются указанные три мира. Каждому из них соответствует отдельное солнце, являющееся центром для каждой системы (сферы). Солнце мира познаваемого составляет высший объект философствования; очертания его открываются издали спекулятивной мысли; солнце мира видимого слишком грубо чувственно, чтобы могло сделаться последним термином обоготворения. Вот почему центральное божество среднего мира - познающее солнце - становится истинным, главным (объединяющим, если не единым) богом религии Юлиана. Это - "царь-солнце", которого он называет настоящим объектом поклонения людей. Оно - необходимый посредник для передачи благодати от всесовершенного верховного бога высшего из трех миров в мир, обитаемый людьми; через него протекают и истекают свойства абсолютного блага, распространяясь по всей вселенной. В этой схеме, воплощающей миросозерцание Юлиана, он, несомненно, вдохновляется Платоновской концепцией в том виде, в каком она вышла из религиозной переработки поколениями александрийских философов и повлияла как на догматику неоплатонизма, так и на теологию древнего христианства. "Царь-солнце" религии Юлиана одинаково близок "демиургу " платоников и "логосу " отцов церкви II века. Можно догадываться, что Юлиан рассчитывал противопоставить своего царя-солнце христианскому Слову-Сыну для поклонения народов и на этом образе построить мировую религию, которой он горделиво мечтал навсегда объединить и прочно осчастливить человечество.

Нельзя отрицать в учении Юлиана известной широты и величия, генетического сродства с религиозным прошлым народов, которым он повелевал, грандиозности усилия поднять, связать и одухотворить народные верования индивидуальным творчеством мыслителя. Исходной точкой для смелого реформатора служил старый распространенный греческий культ Аполлона (Гелиоса), разнообразно затрагивающий религиозное чувство и традиционные воспоминания. Юлиан удачно обновил его присоединением сильных элементов из восточных культов, которые приобрели к тому времени огромную популярность среди населения империи. Персидский бог Митра , повсеместно привлекавший толпы верующих, являлся народным воплощением "непобедимого солнца", поддерживавшим концепцию Юлиана. Вообще образ солнце-бога был присущ натуральным религиям различных племен, и это сближало веру императора с верой его народов. Необходимо было слить в одно целое бесконечное разнообразие племенных и местных верований и обрядов, очистить грубость и пестроту многобожия массы подчинением чувственного многоразличия высшему единству, духовному монотеизму образованных людей и мыслителей-идеалистов. Юлиан. пытался достигнуть этой цели постройкой грандиозной системы символического толкования всевозможных языческих понятий и представлений, выражающихся в мифах и культах, при посредстве философских идей (характерный пример юлиановской рационализации мифологии - его речь о Кибеле , матери богов). Боги - это только символы, при помощи которых народы стремятся уяснить себе бытие, природу и судьбы мира. Здесь кроется ключ к пониманию всего возводившегося здания: неоплатонический пантеизм должен был переработать политеизм народных религий, чтобы создать монотеизм новой веры, которая спасет античность и восторжествует над Христианством, отрицающим дорогое наследие.

Юлиан не был реакционером во что бы то ни стало; он работал за сохранение и развитие только того, что считал великим и вечным в завещанных предками идеях и формах. Рядом с образом единого совершенного бога, примиренного с множеством божеств - частичных эманаций или индивидуальных отображений его свойств, - Юлиан выдвигал идею бессмертия, которого жаждало большинство. Император понимал, однако, недостаточность одних философских рассуждений для укрепления веры в бесконечное блаженство за гробом, как божественную награду людям, хорошо прошедшим земную жизнь. Он был убежден, что для этого необходимо откровение, и учил, что достойным душам, ищущим правды, высшие силы дают ответы на сокровенные проблемы бытия путем таинственного воздействия на их сознание. Он отдавал дань склонности к мистическому созерцанию, неискоренимо присущей человеческой природе. Божество появляется людям во сне или в экстазе или непосредственно влияет на ум и сердце тех, кто очищается от греха. Юлиан старался воплотить эти взгляды в твердые "догматы", согласные с древней мудростью, но вместе с тем понятные (как он думал) простому сознанию; он хотел сформулировать из них "символ веры", восполнить построенным им самим всеобщим синтезом разрозненных элементов мировоззрения античных народов (новой системой религиозного синкретизма) отсутствие такого кодекса Священного Писания, каким сильны были иудаизм и Христианство . Вероучение Юлиана согревалось глубоким религиозным чувством: в нем самом ярко горел пламень мистического энтузиазма; он был в высокой степени способен к погружению в молитвенную экзальтацию. Высоко ценя эмоциональную сторону религиозности, он хотел воспитать ее в будущих поклонниках своей религии посредством обрядности, связанной со старыми обычаями (жертвоприношениями, процессиями, гаданиями) и в то же время облагороженной новым искусством, возвышающим чувство до вполне идеального, чистого настроения. Новое учение должно было бесконечно совершенствоваться "теологией", предметом занятий заново организованного жречества-"духовенства", имеющего превратиться во "всеобщую церковь". Высшим руководителем, главой религии ставил себя сам император, впервые осуществлявший в себе "великого понтифика" не национальной, а мировой религии. Его письма о религиозных вопросах близко походят на архипастырские "энциклики". Наконец, все отдельные элементы религии - догматы, богословие, культ, церковная организация - находили в концепции Юлиана могучий цемент в возвышенной морали, основанной на противоположении между материей и духом, на служении последнему, на строгом требовании личного совершенствования и любви к ближнему. В общем выводе можно сказать, что в религиозных стремлениях и духовном строе Юлиана было много такого, что должно было сближать его с Христианством; на деле же он стал его заклятым врагом.

Борьба Юлиана с Христианством

Юлиан написал трактат "Против христиан", подражая более ранним попыткам в таком же роде Цельса и Порфирия . Все три сочинения не дошли до нас; но можно отчасти воспроизвести аргументацию Цельса по возражениям Оригена , Юлиана - по ответу Кирилла Александрийского . Император старается в своей книге выяснить рациональные основания неудовлетворительности Христианства.

Прежде всего он отказывает "галилейству" (так всегда называет Юлиан Христианство) в самостоятельности:

это, по его мнению, сколок с еврейства, а между тем идея божества и понятие о происхождении вселенной и о мироправлении в эллинизме бесконечно выше и разумнее, чем в иудаизме . Узко-националистический Иегова не может стать богом всего человечества; эволюция же эллинизма привела к построению мировой истины. Христиане не только отстали от высоких учений, созданных эллинизмом: они оказались неспособными понять все то возвышенное, что, как он признает, заключается в еврействе и восприняли от евреев одно их чванство, как от греков - одно легкомыслие. Они уклонились и от тех истин, которые проповедовались их же учителями - Иисусом и Павлом . Юлиан указывает на жестокие внутренние распри между христианами и утверждает, что ереси - плод необъяснимых противоречий, скрывающихся в священных книгах христианства. Само учение о Боге, догмат о Троице, есть смешение греческого политеизма и иудейского монотеизма , лишенное всякой силы и истины. Христианский культ (например, поклонение могилам мучеников) полон безумия; громадность заблуждений познается в безнравственности и жестокости, в которых живут галилеяне. Необходимо спасти человечество от великой беды, к которой ведет его Христианство.

Полемика Юлиана характерна для определения силы и слабости его взглядов. В ней можно, правда, найти предчувствие приемов новейшей критики и рационалистического анализа религии; но с другой стороны, Юлиан поражает ребячеством своих рассуждений, проявляет на каждом шагу легковерие и суеверие, обнаруживая, насколько нестройно соединялись в нем философские влечения с совершенно чуждой научной строгости мыслью, проникнутой пристрастием, наивностью и скачками. Во всяком случае, для него самого вывод был ясен: надо бороться с Христианством, чтобы разрушить его. Какую же систему борьбы он построил? Христианские писатели - его современники и новейшие ортодоксальные богословы - называют его гонителем, как и прежних преследователей веры Христа, от Нерона до Диоклетиана . Такая оценка несправедлива. В основу своей религиозной политики Юлиан положил "идею терпимости"; орудием борьбы, которое он искренне предпочитал всем остальным, была открытая, свободная пропаганда. Он высказал много прекрасных мыслей о необходимости свободы совести.

"Надобно убеждать и поучать людей, - читаем мы в одном из его последних посланий, - обращаясь к их разуму, а не к ударам, оскорблениям и казням. Я поэтому опять и всегда приглашаю тех, кто ревностно предан истинной вере, не причинять никакого вреда секте галилеян, не допускать по отношению к ним никаких насилий. Надо питать больше жалости, чем ненависти к людям, достаточно уже несчастным, благодаря их заблуждению".

Он приказал не только открыть языческие храмы и восстановить запрещенные культы, но и возвратить из изгнания, и восстановить на местах низложенных арианином Констанцием православных епископов. Распространять религиозные истины он хотел, прежде всего, через посредство литературы: он и сам много писал, и поощрял к тому своих лучших сотрудников. Он устраивал диспуты о вопросах веры у себя во дворце, и на этих собраниях христианские пастыри различных толков обнаружили много слепого фанатизма и взаимной ненависти. На несогласия, разъедавшие христианское общество, сильно рассчитывал Юлиан в своих планах борьбы. Он, впрочем, понимал, что одной идейной работы отдельных мыслителей недостаточно для успеха предпринятого трудного дела. Богословские трактаты влияют на образованное общество, но не доходят до масс; чтобы просветить последние, нужно систематическое воздействие иного рода. В качестве проводника своей реформы Юлиан стремился опереться на создававшуюся им жреческую организацию, которая могла бы быть противопоставлена христианской церкви. Еще Константин Великий понимал громадное значение церкви как дисциплинирующей силы; Юлиан пытался устроить на однородных началах "духовенство" обновленного им паганизма . Ему, как верховному главе религии, иерархически подчинялись главные руководители служения богам - "архиереи": им вменялось наблюдать за тем, как исполняли свои обязанности простые жрецы и сакральные коллегии провинций. Весь служащий богам персонал призван был к ревностному выполнению восстановленных обрядов и вновь учрежденных церемоний. Языческий культ должен был украшаться благолепием и роскошью, действовать на душу красотой празднеств, обилием жертв, пышностью процессий, захватывать мистическое чувство таинственностью дивинаций.

Сам Юлиан добросовестно до мелочности выполнял все обряды: носил дрова на алтари, собственноручно закалывал посвященных животных. Действия эти возбуждали негодование христиан, прозвавших императора "быкосожигателем", но также и насмешки язычников, говоривших, что придется скоро людям отказаться от мясной пищи, так как весь скот будет потреблен богами.

Жрецы не должны были ограничиваться совершением богослужения: на них возлагалась забота о назидании душ путем проповеди. В храмах ставились кафедры, с которых они объясняли догматическое и этическое значение мифов, толковали символический смысл священнодействий; народ должен был познавать этим путем истинную веру, вводиться даже в неоплатоническую мудрость. Жрецы приглашались служить пастве образцами нравственности и безупречного поведения. Жизнь их была подчинена строгому уставу: им запрещалось посещение таверн и соблазнительных зрелищ; они должны были воздерживаться от грубых, низких занятий; за распущенность на них налагались епитимьи и отлучения.

Для верующих, желавших спасать свою душу путем отшельничества и аскетического подвига, по приказанию Юлиан учреждались монастыри, мужские и женские. Наконец, чувствуя, какое большое влияние оказывает на массы христианское духовенство широкой организацией благотворительности, Юлиан пытался вырвать у церкви монополию помощи слабым и предписывать чинам государственного жречества устраивать больницы, странноприимные дома, богадельни, раздавать хлеб и милостыню беднякам, защищать несправедливо преследуемых.

Было ли гонение?

Итак, Юлиан выдвигал против христианства не оружие и террор, а духовную силу возрождаемого паганизма, который он - может быть, бессознательно - христианизовал, тем самым невольно обнаруживая слабость язычества и силу противника. Во всяком случае, преследования и насилия против христиан Юлиан не воздвигал, довольствуясь словесными нападениями и едкой иронией.

Было издано только два эдикта, стеснявшие права церкви. Первый требовал от христианского духовенства возвращения языческим храмам отобранных у них и пожалованных христианским церквам земель и отнимал у клира предоставленные ему исключительные экономические и политические привилегии. Второй запрещал христианским священникам преподавать в светских (муниципальных) школах. Первое постановление объяснялось намерением Юлиан восстановить нарушенную, по его мнению, справедливость; второе представлялось ему естественным - "нельзя допустить, чтобы люди, позорящие богов, читали и объясняли юношеству Гомера, Гесиода, Демосфена, Фукидида, Геродота, их ревностных почитателей. Христиане не должны учить свободным наукам, ни как грамматики, ни как риторы, ни как софисты. Пусть в своих галилейских церквах толкуют они Матфея и Луку". Таким образом христианам не воспрещалась школьная пропаганда их учения, но они отстранялись от классических школ; Юлиан надеялся, отделив их от науки, привести церковь к варваризации и тем уменьшить ее силу.

По сведениям словаря Брокгауза и Ефрона, казней, заточений и изгнаний по отношению к христианам при Юлиане не практиковалось; император лишил только их веру государственного покровительства. Однако в церковных святцах мы находим мучеников, пострадавших при Юлиане в 360-363 годах. Вероятно, гонение все же существовало, хоть и не имело масштабов и силы прежних гонений языческих императоров.

Могут быть также указаны отдельные случаи, когда Юлиан проявлял к христианам враждебное пристрастие (например, возбуждение жителей Бостры против их епископа) или когда он выше меры оказывался снисходительным при подавлении насилий язычников против христианских пастырей (например, амнистия жителей Александрии после убийства епископа Георгия Каппадокийца).

Смерть Юлиана. Неудача его дела

Язычники равнодушно встречали реформы Юлиана и не отзывались на его рвение. Образованные люди втайне посмеивались над приверженностью Юлиана к обряду, даже суеверию, чуждались его пылкого, но педантического благочестия. Массы вяло откликались на его страстный призыв, давно потеряв веру в старых богов, не понимая новшеств императора. Восстановленные языческие храмы оставались пустыми. Одряхлевшее язычество не в силах было ответить на громкий призыв молодого государя. Христианство же, с церковной властью во главе, пользовавшейся громадным авторитетом, держалось крепко; церковь верила в свое будущее и как будто больше сплотилась перед грозой. Знаменитый борец за православие, Афанасий Александрийский , которого только одного Юлиан отправил в изгнание за оппозицию, резкость которой преступала все законы государства, утешал паству твердыми словами: "Не страшитесь, друзья! Это - маленькое облачко, оно скоро пройдет; посторонимся немного".

ЮЛИА́Н ОТСТУ́ПНИК (Iulianus Apostata ; Флавий Клавдий Юлиан, Flavius Claudius Iulianus ; 331–363), император Рима в 361–363 гг.; прозвище Отступник получил от христианской церкви.

Ребенком он случайно избежал гибели, когда вся его семья была уничтожена в ходе разгоревшейся после смерти его дяди, императора Константина, борьбы за трон. В юности Юлиан Отступник получил христианское воспитание под руководством Евсевия (тогдашнего епископа Никомедии), однако позднее увлекся греческой языческой философией. В 355 г. император Констанций назначил Юлиана Отступника наместником Галлии, где он выказал незаурядный административный и военный талант, отразив вторжение германцев и укрепив управленческий аппарат провинции. В 360 г., получив приказ передислоцироваться на восток для участия в кампании Констанция против Персии, легионы, находившиеся под командованием Юлиана Отступника, восстали и провозгласили его императором. Когда в следующем году Констанций неожиданно умер, Юлиан Отступник стал правителем Римской империи.

В христианстве , которое в течение одного поколения превратилось из гонимой секты в официальную и воинствующую религию, Юлиан Отступник не только видел губительную болезнь, подрывающую устои государства, но и испытывал глубокое отвращение к христианскому вероучению и морали. Оппозиция Юлиана Отступника к христианству выразилась как в издании им эдикта о веротерпимости, так и в основании языческого культа, в котором он служил верховным жрецом (понтифекс максимус ). Юлиан Отступник принял постановления, регулирующие поведение и образ жизни языческих жрецов, сформулировал этические нормы языческой веры и наложил запрет на ряд книг, содержащих нападки на язычество. Полемические сочинения Юлиана Отступника против христианства обнаруживают глубокое знание Библии и Нового завета . Многие темы, затронутые Юлианом Отступником в сочинении «Против галилеян» (как называли тогда христиан), касаются иудаизма . Юлиан Отступник обвиняет христианство в том, что оно заимствовало худшие черты иудаизма и язычества, и порицает его за разрыв с иудаизмом. Он утверждает, что верования евреев не отличаются от верований других народов, за исключением веры в одного Бога, а также отвергает христианское аллегорическое толкование Библии.

Юлиан Отступник рассматривает еврейский монотеизм в двух аспектах. Во-первых, он указывает, что христианская вера в божественность Иисуса несовместима с Библией, которая признает только одного Бога. Во-вторых, он пытается представить иудаизм как одну из языческих вер с тем, чтобы противопоставить христианство всем принятым религиозным верованиям. Поэтому он доказывает, что евреи - избранный народ их Бога, который является местным национальным божеством и в этом отношении ничем не отличается от богов других земель и городов. Вместе с тем нетерпимость евреев к другим богам и соблюдение ими субботы вызывают у Юлиана Отступника неудовольствие. Он сравнивает сюжеты книги Бытия с эпосом Гомера и космогонией Платона и доказывает, что языческая идея божества стоит выше иудаистической концепции. Подтверждение этому он видит в еврейской истории, изобилующей эпохами порабощения, а также в том, что евреи, сравнительно с их численностью, дали очень мало великих полководцев, философов, ученых, юристов, врачей, музыкантов и т. п.

Отношение Юлиана Отступника к евреям определялось через его полемику против христианства. Перед походом на войну с Персией (на которой он погиб) Юлиан Отступник обещал отменить антиеврейские законы и позволить евреям восстановить Иерусалимский храм , в службе в котором собирался лично участвовать («Послание к еврейскому обществу»). Вскоре после этого он писал, что «уже сейчас храм возводится заново» («Послание священнослужителю»). Еврейские источники содержат лишь весьма неопределенные намеки на это. Историк-язычник Аммиан Марцеллин (см. Римская литература) пишет, что, по-видимому, Юлиан Отступник хотел, чтобы восстановленный Храм стал памятником его правления. Он распорядился о выделении необходимых средств и строительных материалов и возложил ответственность за проект на Алипия Антиохийского, однако, согласно сообщениям римских историков, попыткам начать строительство положил конец пожар, охвативший руины Храма. Отцы церкви повествуют об этом в приукрашенной форме и добавляют, что евреи с энтузиазмом приняли предложение Юлиана Отступника и тысячами стекались к Храмовой горе, неся камни для строительства, однако, когда были положены первые камни, в предупреждение евреям начались землетрясения и ураганные бури, а затем евреи были обращены в бегство небесным огнем и видением Христа.

Из всего этого можно заключить, что Юлиан Отступник намеревался восстановить Храм, чтобы укрепить язычество в противовес христианству (с его точки зрения, иудаизм был одной из форм языческой религии, характерной чертой которой служат ритуалы жертвоприношения), а также чтобы опровергнуть пророчество Иисуса относительно Храма (Лука 21:6; Матф. 24:2). Позднейшие христианские авторы (Амвросий Медиоланский, Послания, 4 в.; Созомен Саламанский, «Церковная история», 5 в.) утверждали, что после опубликования распоряжения Юлиана Отступника о восстановлении Храма евреи избивали христиан и сожгли церкви в Ашкелоне , Дамаске , Газе и Александрии . Однако большинство исследователей скорее склонны верить сообщению Бар Хебреуса («Хронография», 13 в.), согласно которому разъяренные императорским декретом христиане убили евреев Эдессы.

Обнаруженная в 1969 г. на Западной стене надпись с цитатой из Ис. 66:14, возможно, относится к этому периоду возрождения мессианских надежд.